В одной психоаналитической статье я прочитала следующее: «Нам приходится иметь дело с импульсами любви и ненависти наших пациентов. И у нас лишь два пути - предоставлять свою психику для этих аффектов или от них защищаться». В работе с пациентами, пережившими насилие, этот вопрос встаёт особенно остро, мы каждый раз делаем свой выбор — принять его аффекты или защититься от них. Будучи достаточно хорошо осведомлёнными теоретически, мы знаем о разных видах насилия: сексуальном, физическом и эмоциональном. Специалисты, работающие в разных парадигмах, предлагают свои техники терапии. Однако, самое сложное и как раз необходимое пациенту, на мой взгляд, это возможность разделить с ним сложные аффекты —ненависть, боль, разочарование и… влечение.
Специалисты, работающие с детьми, пережившими насилие, отмечали, как сильно эти дети привязаны к своим насильникам. Авторы пришли к выводу о том, что потребность в привязанности превалирует над ненавистью и страхом в отсутствии хорошего объекта для формирования привязанности. Таким образом, в психике пережившего насилие формируется сложное сплетение чувств и фантазий, с которыми довольно тяжело работать даже опытному специалисту.
Я отметила существование в культуре особого способа осмысления травматического опыта, имеющего, на мой взгляд, защитный характер. А именно способ думать о травме, как о чём-то полезном. В сериале «Обмани меня» доктор Лайтман убеждает свою коллегу Торес, неоднократно подвергавшуюся в детстве побоям пьяного отца, что она стала такой талантливой в своей профессии, то есть особо чувствительной ко лжи именно благодаря травматическому опыту. Будучи ребенком, она вынуждена была прислушиваться и присматриваться к малейшим поведенческим и эмоциональным переменам отца, чтобы оценить, насколько высок риск избиения. На самом деле, здесь речь идет об отсутствии элементарной безопасности в раннем детстве.
Или вот метафора, давшая ход этим размышлениям: легенда о разбитом сосуде сегуна, вначале восстановленном при помощи крупных скреп, что было некрасиво. Затем какой-то мастер догадался применить технику кинцуги, когда заплатки не маскируют, а, наоборот, подчёркивают, заполняя лаком, смешанным с золотом. Разбитая чаша приобрела уникальность и большую ценность, чем сосуд без изъянов. Так случается, что психотерапевты довольно охотно применяют похожие метафоры, но по сути эксплуатируют идею вторичной выгоды травмы.
В своё время я обследовала группу пациентов, страдавших депрессиями. Это были женщины 21-35 лет. Они имели разные социальные статусы, истории болезни. Объединяло большинство из них одно: травматический опыт. Это как раз то, на что обращают внимание психологи и психотерапевты, но зачастую игнорируют психиатры, отдавая предпочтение биологическим аспектам болезни.
Эти женщины могли бы быть разделены на две группы в соответствии с различным типом травматического опыта. Соотнося с делением психотической симптоматики на позитивную (продуктивную) и негативную (дефицитарную), травматический опыт может быть таким же образом разделён. Здесь надо отметить, что термин «позитивная симптоматика» не имеет ничего общего с хорошим (позитивным). Это продукция - бред или галлюцинации. Негативный означает изъятие того, что было.
Травматический опыт первой группы — продуктивный — означает насилие, то есть то, что привнесено в жизнь и психику ребенка активным путем: насилие сексуальное, физическое, эмоциональное. Негативный опыт - изъятие из семьи, дефицит тепла и любви, отсутствие родителя (родителей) или любой, достаточно хорошей заботящейся безопасной фигуры.
Специалисты, работающие с детьми, пережившими насилие, отмечали, как сильно эти дети привязаны к своим насильникам. Авторы пришли к выводу о том, что потребность в привязанности превалирует над ненавистью и страхом в отсутствии хорошего объекта для формирования привязанности. Таким образом, в психике пережившего насилие формируется сложное сплетение чувств и фантазий, с которыми довольно тяжело работать даже опытному специалисту.
Я отметила существование в культуре особого способа осмысления травматического опыта, имеющего, на мой взгляд, защитный характер. А именно способ думать о травме, как о чём-то полезном. В сериале «Обмани меня» доктор Лайтман убеждает свою коллегу Торес, неоднократно подвергавшуюся в детстве побоям пьяного отца, что она стала такой талантливой в своей профессии, то есть особо чувствительной ко лжи именно благодаря травматическому опыту. Будучи ребенком, она вынуждена была прислушиваться и присматриваться к малейшим поведенческим и эмоциональным переменам отца, чтобы оценить, насколько высок риск избиения. На самом деле, здесь речь идет об отсутствии элементарной безопасности в раннем детстве.
Или вот метафора, давшая ход этим размышлениям: легенда о разбитом сосуде сегуна, вначале восстановленном при помощи крупных скреп, что было некрасиво. Затем какой-то мастер догадался применить технику кинцуги, когда заплатки не маскируют, а, наоборот, подчёркивают, заполняя лаком, смешанным с золотом. Разбитая чаша приобрела уникальность и большую ценность, чем сосуд без изъянов. Так случается, что психотерапевты довольно охотно применяют похожие метафоры, но по сути эксплуатируют идею вторичной выгоды травмы.
В своё время я обследовала группу пациентов, страдавших депрессиями. Это были женщины 21-35 лет. Они имели разные социальные статусы, истории болезни. Объединяло большинство из них одно: травматический опыт. Это как раз то, на что обращают внимание психологи и психотерапевты, но зачастую игнорируют психиатры, отдавая предпочтение биологическим аспектам болезни.
Эти женщины могли бы быть разделены на две группы в соответствии с различным типом травматического опыта. Соотнося с делением психотической симптоматики на позитивную (продуктивную) и негативную (дефицитарную), травматический опыт может быть таким же образом разделён. Здесь надо отметить, что термин «позитивная симптоматика» не имеет ничего общего с хорошим (позитивным). Это продукция - бред или галлюцинации. Негативный означает изъятие того, что было.
Травматический опыт первой группы — продуктивный — означает насилие, то есть то, что привнесено в жизнь и психику ребенка активным путем: насилие сексуальное, физическое, эмоциональное. Негативный опыт - изъятие из семьи, дефицит тепла и любви, отсутствие родителя (родителей) или любой, достаточно хорошей заботящейся безопасной фигуры.
Тем или другим способом по психике был нанесён удар, «Я» раскололось, треснуло. Проведём аналогию с травмой физической. Несчастный случай, ДТП, в результате чего - ампутация раздавленной конечности. Физическая травма наиболее очевидна, она просто видна. Но проходит время, ампутированной конечности подбирают протез, скрытый под одеждой. Близкие призывают пострадавшего жить нормально, смириться и забыть. «Так случилось. Могло быть и хуже». Только фантомные боли не оставляют и есть некоторые трудности в личной жизни...
Примерно так выглядят и последствия психической травмы. Но здесь в гораздо большей степени окружение, родственники, друзья призывают смириться, забыть и простить. Распространённый мотивационный пример для такого человека — как раз инвалид, лишённый конечности. «Посмотри, он не сдался, посмотри, он добился успеха (танцует, бегает, выигрывает паралимпийскую медаль)!»
Что за мотивы оказывают влияние на паралимпийца? Множество, но один из них — травматический опыт. Стать чемпионом —значит перечеркнуть изъян, скрепить осколки «Я» и почувствовать самоуважение. Но имей этот чемпион выбор, не предпочёл ли бы он здоровое тело кубку победителя? Захотела ли Торес быть сверхчутким детектором лжи или она бы выбрала безопасное детство?
Травма порождает фантомную боль, которая никогда не уйдёт. В зависимости от многих факторов, разные люди по-разному с ней обращаются. Те, кто обладает наиболее обширным ресурсом или получает его в психотерапии, использует его для осмысления произошедшего, понимания своих чувств и обучения жить с пониманием, что именно и когда болит. Те, кто слабее, в большей степени будут страдать от "фантомных болей": чувства вины, зачастую сопровождающегося саморазрушительным поведением (алкоголь, наркотики, самоповреждения, деструктивные отношения); чувства собственной «плохости», ничтожности, сменяющееся грандиозными неареалистичными фантазиями о себе и своём предназначении.
Единственное, что даёт шанс пациенту выбраться из порочного круга - признать правду его потери без рационализации и идеализации. Потеря разрушительна, но есть надежда залечить раны, склеить осколки «Я» и научиться ходить.
Примерно так выглядят и последствия психической травмы. Но здесь в гораздо большей степени окружение, родственники, друзья призывают смириться, забыть и простить. Распространённый мотивационный пример для такого человека — как раз инвалид, лишённый конечности. «Посмотри, он не сдался, посмотри, он добился успеха (танцует, бегает, выигрывает паралимпийскую медаль)!»
Что за мотивы оказывают влияние на паралимпийца? Множество, но один из них — травматический опыт. Стать чемпионом —значит перечеркнуть изъян, скрепить осколки «Я» и почувствовать самоуважение. Но имей этот чемпион выбор, не предпочёл ли бы он здоровое тело кубку победителя? Захотела ли Торес быть сверхчутким детектором лжи или она бы выбрала безопасное детство?
Травма порождает фантомную боль, которая никогда не уйдёт. В зависимости от многих факторов, разные люди по-разному с ней обращаются. Те, кто обладает наиболее обширным ресурсом или получает его в психотерапии, использует его для осмысления произошедшего, понимания своих чувств и обучения жить с пониманием, что именно и когда болит. Те, кто слабее, в большей степени будут страдать от "фантомных болей": чувства вины, зачастую сопровождающегося саморазрушительным поведением (алкоголь, наркотики, самоповреждения, деструктивные отношения); чувства собственной «плохости», ничтожности, сменяющееся грандиозными неареалистичными фантазиями о себе и своём предназначении.
Единственное, что даёт шанс пациенту выбраться из порочного круга - признать правду его потери без рационализации и идеализации. Потеря разрушительна, но есть надежда залечить раны, склеить осколки «Я» и научиться ходить.